Наш папа очень любил длинные утренние заплывы далеко в море. Компанию ему преимущественно составлял мой брат Маркиян. А порой он брал с собой маленького меня.
Я оставался на берегу и смотрел, как удаляется папа в чистых и спокойных волнах, превращаясь в едва заметную точку на горизонте. Так начиналось июльское или августовское утро в Коктебеле. Волны подходили к берегу ровной полосой, и мне казалось, что к ногам подступает не морская пена, а загадочные письмена — бесконечная узорная вязь.
Возможно, именно такой вязью образов, мыслей и идей и есть наша память — тайнопись событий, сюжетов и поступков, являющихся важнейшей человеческой навигацией.
Уже почти шесть лет нет отца, а многие, вспоминая его и испытывая недостаток его слова и труда, ведут мысленно взгляд за ним.
Делюсь пятью воспоминаниями, рассказанными Романом Лубкивским или посвященными ему. Эти эпизоды разные по важности, но, на мой взгляд, каждый из них является уместным (особенно в контексте 30-летия независимости) штрихом к портрету поколения и эпохи, предшествовавшей нам.
Без национальной жизни, сохраненной в этой эпохе и у нее отвоеванной, не было бы нашей государственной жизни сегодня.
В статье о Ярославе Гашеке и Швейке Роман Лубкивский вспоминает:
Буйный май незабываемого 1966 года. Молодежная львовская делегация, куда я был включен, наверное, по чьему-то “недомыслию” (группа состояла в основном из преподавателей и студентов консерватории), была приглашена участвовать в пражском фестивале Hudební Jaro (Пражская весна).
— Помнится то невероятное, бурное и удивительное уличное действо, потому что в нем было что-то не только средневековое-спудейское, но и швейковское: изящное высмеивание господствующего режима, дерзкие лозунги по типу: В Божьей мельнице меняются камни (это так заявляют средневековые инквизиторы из автомобилей), Советский секс — наш пример (передвижная выставка советского трикотажа) и многое другое.
Именно в те дни посчастливилось увидеть спектакли современных театров Laterna Magica, Na Zábradlí (здесь успешно шел спектакль по пьесе молодого автора, рабочего сцены Вацлава Гавела Дачное празднование — “своеобразная” пародия на тогдашнюю местную бюрократию и обывательщину).
И в этом необычном “контексте” — посещение пражских пивных U Fleků, U Svatého Tomáše, U Dvou Koček, U Medvídků (любимое место пребывания Александра Олеся) и многих-многих других.
Но пальма первенства, безусловно, принадлежала знаменитому пивному ресторану U Kalicha.
Сама судьба привела меня в это заведение, где посетителя приветствовал грубиян Паливец (официант с прекрасными актерскими данными!). Со стен смотрели рисунки Йозефа Лады, а на центральной стене красовался портрет “татинка” (папы) Франца-Иосифа в голубом военном мундире с высшими государственными наградами.
При приближении к массивной раме стало заметно, что лицо императора густо обсели мухи, следовательно, Швейк в разговоре со шпионом Бретшнайдером был полностью объективен и искренен относительно мух и императора Австро-Венгерской монархии.
Но “шпионы” были и в нашей делегации: они зафиксировали не только то, что я восторгался интерьером с непристойными надписями на стенах, репертуаром музыкантов и даже пытался подпевать песенки вроде Генерал Виндишгрец, но и попросил поставить штамп пивнушки не только на украинском издании (1966 года с предисловием Григория Кочура), но и на загранпаспорте — священном атрибуте советского патриотизма! На границе возник малоприятный эксцесс: Почему? С какой целью? – но как-то обошлось.
Вспоминает Дмитрий Павлычко:
В ноябре 1984 года, когда Польша кипела в схватке между просоветским режимом генерала Ярузельского и Солидарностью во главе с Валенсой, по приглашению Союза польских писателей Роман Лубкивский, Юрий Щербак, Сергей Бурлаков и Дмитрий Павлычко оказались в Варшаве. Думаю, это наше путешествие было задумано Ярославом Ивашкевичем, умершим в марте 1984 года.
Мы приехали на поезде. Варшава была украшена государственными флагами. С площади на площадь переходили толпы людей с флагами, слышались песни и крики из-за угла: Niech Zyje Solidarnosc! на нас дыхнула революция…
В вагоне поезда в Краков мы заняли столик и решили позавтракать. Роман Лубкивский на прекрасном польском попросил проводницу вагона принести скатерть. Он вынул из чемоданчика и положил на столик бутылку водки с перцем, буханку черного хлеба, нож и солидный кусок солонины.
Шепотом сказал нам: Я позаботился о вас, бездельники, – а громко, очень громко, так, чтобы его услышали пассажиры-поляки, врезал: Niech Zyje Polska. Мы выпили, закусили, я воскликнул: Za Solidarnosc! Юрий Щербак понял, что Роман и я играем поляков, и начал на польском языке обращаться к Сергею Бурлакову: Вижу я, что господин из Украины! Да здравствует Украина!
Мы вышли из вагона в Кракове. Представительные, не комедианты, но очень довольные своими ролями, которые навязал счастливый от своей шутки Роман Лубкивский.
Вацлав Гавел и Роман Лубкивский
Впервые я увидел имя Вацлава Гавела на афише маленького пражского театрика в 1966 году, – рассказывал Роман Лубкивский в разговоре с Татьяной Козыревой.
Орест Зилинский — выдающийся ученый, филолог — пригласил меня в театр, в котором шла пьеса совсем неизвестного тогда автора, который был рабочим сцены. Когда закончилось представление, раздались аплодисменты и автор вышел на поклон. Не помню точно своей первой беседы с Вацлавом Гавелом. Наверное, она была очень короткой.
Я напомнил об этом разговоре Вацлаву Гавелу уже в 1992 году, когда прибыл 20 июля на Пражский Град для вручения верительных грамот от президента Украины. Это было большое торжество, когда тогдашняя Федеративная Чешская и Словацкая Республика в лице президента принимала представителя другого независимого государства – Украины.
И все, что можно было сказать тогда, уложившись в несколько протокольных минут, было сказано: что Украина всегда хорошо относилась к чешскому и словацкому народам, о тех традициях, которые были связаны с княжеской эпохой, о традициях Гуситского движения, Кирилло-Мефодиевского братства, о Русалке Днистровой.
Далее я был приглашен на частную беседу с президентом. Гавел вел себя непринужденно. В тот день он был очень занят — был нелегкий день. И когда он мне дал понять, что это последняя встреча на Пражском Граде, я попытался намекнуть, что знаю, как ему тяжело, но одновременно знаю, как ему хорошо.
Он удивился: Почему? А хорошо потому, что он перестает быть служащим высокого ранга, а возвращается к своей любимой работе — драматургии, публицистике, снова становится светским человеком. Тогда он как-то странно улыбнулся и сказал: У меня для вас найдется еще немного времени. Далее разговор стал уже совсем свободным и дружелюбным, и я вспомнил, как в 1966 году, за два года до Пражской весны, бурление юной Праги воплотилось в его, Гавела, представлении…
А ценные мои воспоминания связаны с 2004 годом, когда в Украине начала вызревать Оранжевая революция. Появилась информация, что ожидания Вацлава Гавела насчет Украины — очень большие. Впоследствии я поехал к Гавелу, который в то время заболел, поэтому находился в больнице. И увидел у него на лацкане оранжевую ленту.
Он сказал мне тогда: Я поздравляю вас! И передайте своему будущему президенту, чтобы не обещал много, потому что это большая опасность — я это пережил. Он написал мне несколько слов и нарисовал маленькое сердечко — свой брендовый знак.
Я организовал перевод этого короткого письма на украинский. Но на Майдане тогда было не до этого — там постоянно менялись ораторы. И не было времени для прочтения этого письма, о чем я до сих пор жалею…
Гавел приехал на инаугурацию к президенту Украины. Не знаю, уделили ли ему должное внимание. Но, несомненно, его внимание к Украине навсегда останется в нашем сознании. Сейчас модно называть некоторых политиков адвокатами Украины. Гавел не был ничьим адвокатом.
Когда он был во Львове, то возложил по моей просьбе цветы к памятнику Шевченко. Посетил мою родину — Зборов, побывал на могиле чехословацких легионеров. Я не всегда принимал участие в так называемом Гавеловском форуме, который проходит ежегодно в сентябре, в котором принимают участие политики разных уровней и на котором говорится о гуманизации общества для того, чтобы мир стал добрее, умнее. И в этом, как я думаю, и была большая миссия Вацлава Гавела.
Внесение украинского флага
В моей жизни флаг Украины сыграл очень важную роль. Когда в советские времена был официальный запрет на него, он сначала появился в моих зарубежных путешествиях.
Как сейчас помню 22 мая 1989 года. Именно тогда заканчивался Шевченковский форум От сердца Европы к сердцу Украины. Группа украинских деятелей культуры, среди которых Дмитрий Павлычко, Иван Драч, полетела в Прагу на встречу с европейскими писателями.
В Праге мы провели Шевченковские чтения, а затем из Братиславы (уже теплоходом) — вниз по Дунаю, Черному морю, Днепру — возвращались в Украину. Поднимаясь в Киев, останавливались в приднепровских городах. Это было фантастическое зрелище! Некоторые люди не понимали, что происходит, почему такое внимание к их городам. А внимание не случайное, потому что там были либо памятник Тарасу, либо историческая местность, отраженная в его произведениях. Уже тогда на нашем корабле развевался украинский флаг. Несмотря на существующие в то время суровые советские порядки, капитан судна оказался лояльным к нашей инициативе.
— Помню, 22 мая собрались мы в нашей столице у памятника Шевченко. Во время митинга болгарский поэт-переводчик Кирилл Кадийски воскликнул на родном языке: Да здравствует свободная Украина с золотой пшеницей и голубым небом! И тут в руках людей взлетают сине-желтые флаги – больше, меньше. Они заполонили всю площадь вокруг памятника Кобзарю. Это шокировало представителей тогдашней власти.
А уже в следующем, 1990 году, наш национальный флаг был официально поднят над Киевским горсоветом. Я был участником действа. Тяжело передать чувства, которые пронизывали, когда этот флаг меня овевал.
24 августа 1991 года, когда был провозглашен Акт государственной независимости Украины, я, тогда народный депутат от Яворивского избирательного округа №281, вышел ко второму микрофону и, забыв от волнения свою фамилию, сказал: Предлагаю внести в зал Верховной Рады национальный флаг Украины и предоставить ему статус государственного! Установить его над Верховной Радой
В зале воцарилась тишина. Председательствующий Леонид Макарович Кравчук (тогда еще не президент) думает над этим предложением, не призывает к обсуждению.
И тут вдруг с другой стороны подходит к микрофону Вячеслав Максимович Черновол, и говорит: Наш флаг после ГКЧП был в Москве на танке у Ельцина.
Этой фразой Черновол заинтересовал других депутатов, которые колебались, не дал возможности оппонировать этой идее.
Леонид Макарович поставил наше предложение на голосование — и его приняли! В зал внесли огромное сине-желтое полотнище.
Присяга на Пересопницком Евангелии
В одном из последних своих интервью, которое записал журналист Виктор Мазан, отец рассказал о том, как возникла и осуществилась идея принятия президентской присяги на Пересопницком Евангелии.
Кажется, сама история подводила к тому великому событию разными путями. Во многих странах уже были устоявшиеся нормы — президенты принимают присягу, положив руку на Библию.
Что делать нам? Первый вариант — взять для этого Остромирово Евангелие, потому что это один из величайших памятников старославянской литературы, считается древнейшей книгой Руси, к тому же созданной в Киеве. Но состоит она лишь из отдельных листов! Хотя ценность их огромна, однако в таком случае не получается образа книги. Я также видел в этой роли и Острожскую Библию, хотя она в то время не была столь резонансной…
После размышлений, которые привели к мысли о Пересопницком Евангелии, прихожу в сессионный зал и вижу, как Кравчук готовится к инаугурации… Я подошел и рассказал о своем замысле. Леонид Макарович сказал, что не возражает, но попросил посоветоваться с Иваном Плющом, первым заместителем председателя ВРУ.
По дороге ко мне случайно присоединился депутат Иван Заец, который, узнав, по какому поводу иду к Ивану Степановичу, пожелал быть свидетелем разговора. Иван Плющ воспринял предложение иронично. Но я ему сказал, что он может узнать об этой книге из статьи в газете Урядовий кур’єр. В конце концов он согласился.
— Тогда я не знал, что книга эта с большой историей и к ней имеет отношение гетман Иван Мазепа. Если бы это стало известно коммунистам, то они не позволили бы на такой книге принимать присягу президента.
С помощью сотрудников канцелярии удалось убедить рабочих, чтобы они поставили специальный столик возле трибуны, на который должны положить Пересопницкое Евангелие. Далее звоню Ивану Онищенко (директору Библиотеки имени Вернадского).
За несколько часов до инаугурации книгу привезли, вынули из футляра, положили на столике возле трибуны. Депутаты, которые находились ближе к трибуне, ринулись посмотреть на книгу, начали листать страницы. Директор библиотеки воспринимал это болезненно, призвал осторожно трогать страницы — для такого дела следовало бы надеть перчатки. Где-то сотрудники канцелярии нашли деревянный валик и положили между страниц, зафиксировав один из живописных разворотов.
До инаугурации книга лежала в кабинете Леонида Кравчука. Но документ, регулирующий ее пребывание, касался лично меня: 5 декабря 1991 года я дал расписку Ивану Онищенко, что получил от него во временное пользование на четыре часа Пересопницкое Евангелие, обязуюсь хранить книгу и отвечаю за это.
Один экземпляр такого документа директор оставил себе, второй передал мне. Перед инаугурацией я попросил в секретариате ВРУ, чтобы нашли место в зале для Онищенко, чтобы он наблюдал за процессом принятия присяги и следил за книгой.
И вот Леонид Макарович начинает произносить присягу. Его рука стала приближаться к тому столику, на котором было Пересопницкое Евангелие, но он не положил на него свою ладонь. После этого наступило торжественное мгновение — впервые прозвучал гимн Украины. Затем был короткий перерыв между заседаниями ВРУ.
После перерыва подхожу к Ивану Онищенко и вижу: он взволнован — стоит растерянный и говорит, что Пересопницкое Евангелие исчезло! Я ему: Я же вас просил смотреть! Отвечает, что на мгновение отвернулся, а когда посмотрел на место, где оно лежало, его там уже не было. Началась тревога. Оказалось, что сотрудники канцелярии забрали книгу и спрятали, а сами вышли попить кофе. Наконец книга легла в библиотечный футляр.
Иван Онищенко передал мне второй экземпляр расписки, который я храню и поныне. Вместе с первым.
Папа прожил выдающуюся жизнь. Но вспоминаю его не только из сыновьих чувств.
— Мне кажется, что главный способ защититься от ничтожности и карикатурности политических нуворишей нашего времени состоит в том, чтобы не отводить взгляда от масштабных горизонтов всех наших национальных предшественников.
Они неумолимо отдаляются от нас. Но связь не должна исчезать.
Надо разгадывать их тайнопись, эту узорчатую вязь.
Надо, чтобы кто-то всегда оставался на берегу моря и продолжал смотреть на горизонт, чтобы продолжить совместный большой, бесконечный рассказ.
Автор: Даниил Лубкивский, сын Романа Лубкивского и бывший заместитель главы МИД Украины