Саша коммуникабельный, веселый и со специфическим армейским юмором. Это становится заметным сразу, с первых минут знакомства. 29-летний парень из Краматорска с легкостью рассказывает о своем боевом пути. По крайней мере, так кажется. А еще, он упрям. И это упрямство приводит к принятию правильных решений.
Я почти предал Родину… трижды
Все началось еще со школы. В нас культивировали мысли о том, что мы не украинцы, а русские. Мы не учили ни о Голодоморе, ни об УПА. Несмотря на то, что больше Голодомор коснулся именно наших областей. Все считали, что бандеровцы мешали нам воевать с фашистами, они стреляли советских солдат. Очень легко на этой почве было повернуться в сторону России.
Когда у нас отжали Крым, я был очень патриотичным, даже деньги на армию смсками отправлял. Как это так, Россия у нас Крым забрала, я очень возмущался. А потом, даже не знаю как, нас перестроили, мол, придут украинские войска и всем капец, заберут у нас Великую Победу, надо идти и защищать свое.
Я ходил на митинги за Россию, даже интервью кому-то из сепарських журналистов давал и кричал, что не пустим хунту сюда.
В конце апреля в Краматорске на последний митинг вышли проукраинские люди, которые кричали, что Краматорск — это Украина, а с другой стороны стояли сепаратисты и кричали, что всех убьют. Тогда я был на стороне тех д***лов. Тогда я не думал, просто делал. А сейчас, когда задумываюсь, то вспоминаю, что проукраинские люди были спокойными, не агитировали к насилию, а сепары были агрессивными.
Я пришел в горсовет попросил записать меня в ополчение. Первый раз не было оружия, сказали, прийти через неделю. Пришел второй раз — нет бланков, на третий раз опять что-то не так. Вот не клеилось мне с тем ополчением. И после моего третьего прихода, город освободили.
Зашла украинская армия и ничего не произошло. И я решил, нужно идти, и искупить вину перед Родиной. Я почти ее предал… трижды.
Пошел в военкомат, а у меня спрашивают там: А ты против кого собрался воевать?.
..Пацаны его несут, а я сзади две ноженьки держу в руках, чтобы не болтались
Я сейчас пытаюсь вспомнить момент этого переключения в голове. Но не могу понять когда и как это произошло. Начал анализировать, думать, пытался понимать проукраинскую позицию.
С военкоматом не получилось, а потом сказали, что из освобожденных городов, из Донецкой и Луганской областей, набирать в ВСУ не будут, вроде как неблагонадежные. Написал заявку в батальон Донбасс — через три дня ответили.
Настойчивость привела к тому, что в батальоне Донбасс стал командиром учебного взвода. Очень много людей приходило — национальный подъем был очень сильный.
А первые мои бои в составе 93 бригады — это штурм монастыря в Донецком аэропорту. 16 января утром ребята поехали на разведку боем. Потом вернулись и нам к обеду сказали, чтобы собирались и едем на боевые.
Доехали до Тоненького, переночевали на ферме и 17-го в 10 утра выдвинулись на Водяное. Мы только заехали, карту нам разложили, если бы не взлетная полоса аэропорта, я бы не понял, где мы находимся. Микац (Олег Микац — командир 93 ОМБр, 2013-2015 годы) был и еще десантник с позывным Кремень, не помню кем он был. Они нам поставили задачу:
Едете, штурмуете монастырь, артподготовка будет — просто закачаетесь. Вы придете, тела выбросите, если не побрезгует и держитесь.
Мы стоим на этой дороге, из близнецов (башни-близнецы в Донецке, которые были пунктом наблюдения и площадкой для наводчиков и корректировщик боевиков) видно всю нашу колонну. У нас — семь бэх (БМП-2 – боевая машина пехоты), одна мотылыга (МТЛБ — многоцелевой тягач легкий бронированный) и шесть танков. Или у сепаров не было возможностей, или они завтыкали. Туда 152 мм так хорошо прилетали бы.
Лобовая группа проскочила между диспетчерской вышкой и пожарной частью, и пошли на монастырь. Наша группа — три бэхи – должна была обойти с фланга.
А говорили нам: Да против вас пару крупнокалиберных пулеметов будет.
Доехали с трассы, где поворот на право к метеостанции. А я в башне сижу, башкой кручу. Танкисты уже закрыли люки, думаю: Надо нырять. Закрыл люк и понеслась. Выехали на взлетную полосу и давай нас со всех сторон… Чтобы стучало по броне — не помню. У нас старшине или 12,7 мм, или с Выхлопа, пробила борт под углом 90 градусов, и пробила две ноги. На одной просто мясо пробила, на другой — полностью тазобедренную кость раздолбала. Это первый раненный, которого я видел.
Связь заранее проверяли, все было. Только выехали на взлетную — связи нет. Совсем. Я вижу, мы друг от друга на расстоянии 50 метров, но я не могу выйти по рации. Это какой-то сюрреализм — взлетная, по нам п****ют, мы немного прикрыты диспетчерской вышкой, оператор-наводчик Ильич пытается Левшу вытянуть, тот в бушлате танковом, из люка хреново получается. Я выскочил из своей машины, подскочил к нему, его уже вытащили, начали перевязывать. Зачем я вылазил, суть своих действий сейчас не понимаю, его бы и без меня вытащили.
Мы должны были выйти во фланг монастыря, а мотылыга проскочила к диспетчерской вышке и там десант высадился, и все остальные, так как без связи, решили, что выгружаем десант там. Но, все равно, надо было подкрепление своим дать.
Были у нас добровольцы — грузины, с Донбасса тоже перешли. Их командир Мерлин отправил пехоту строем от диспетчерской вышки к монастырю. Там расстояние — метров 300-400. И только они начали идти в две колонны по бэхе прилетела 82 мм мина, осколки по ногам. Обстрел незначительный был, может несколько мин прилетело, но выбило у нас тогда все отделение. У всех перебиты ноги, поломанные ноги. Лешему осколок перебил две ступни. Пацаны его несут, а я сзади две ноженьки держу в руках, чтобы не болтались.
До войны я своей крови боялся, не то, что чужой, а тут как-то так не важно. Даже не задумывался. Тогда я совсем не думал о страхе. Может это глупо звучит, но до подрыва, когда самому ногу оторвало, не думал о безопасности. С момента, когда мы зашли в бой, часа через два возле меня впервые упала мина. Когда мы первую партию раненых погрузили. А мы часто ездили, потому что все были тяжелыми, их не посадишь, а в десант (БМД — боевая машина десанта) можно положить двух раненых.
Мой экипаж ездил и две бэхи. Накинули их, пролетаем метеовышку, едем до объездной… И понимаем, что не знаем, куда эвакуировать раненых. Нам не сообщили. Сказали, что на метеостанции наши — там был ОУН, Правый сектор и 3 полк спецназа, — развернулись ехать назад, там их выгружать. Подъехали к метеостанции — забором обнесено, и там калиточка. Я, как порядочный человек, подошел к калитке и начал по ней тарабанить. Сейчас понимаю бессмысленность своих действий, потому что там фиг докричишься, все стреляет и гремит. Смотрю в щель, кто-то вышел курить. Я ему начал кричать, что нам надо трёхсотых выгрузить. Он потом говорил:
Как это вы в проходи не ломанулись? Хорошо, что так сделали, потому что у нас там все заминировано.
Если бы я не достучался в эту калитку, поперся бы в какой-то проход, и по-любому, снял бы какую-то фигню. Я тогда не думал, что надо под ноги смотреть.
Сепары заметили движение у метеостанции и давай по нам с 82 мм миномета. Или они очень эффективно работали, или по нам херачила батарея 82 минометов. Очень оперативно. Сначала с недолетами, потом ближе-ближе.
Первую партию трёхсотых занесли, я вышел из метеостанции, иду к калиточке — свист. Тогда я впервые понял, как определить — в тебя летит, или не в тебя. До этого оно свистело с перелетами, а здесь — свистит так, что я понял — сейчас прямо возле меня упадет. И чисто на рефлексе нырнул щучкой в ту калитку. А там стена бетонная. Мне что-то ударилось в бедро. Думал, может кусок бетона. Рукой потрогал, а толку — на мне канадка, термуха, крови нет. И только в девять часом вечера понял, что мне в ногу влетел осколок. Начал хромать, штаны снял, а у меня кровь замерзла на термухе. Совсем маленькая дырочка.
В полночь нам дали команду — выводить технику на дальнее Водяное, то, которое ближе к Опытному. Туда приехали, пришел к медикам, говорю: “Вытащите меня осколок”.
А они мне: Ты что, дурак, сейчас поедем в Днепр.
Осколок длиной с фалангу мизинца, толщиной — несколько миллиметров. Маленький, но когда мне его вытаскивали, вкололи обезболивающее, потому что он крючком, чувствовал как он за волокно мышцы зацепился. Как это было больно! Так ногу распанахали, что я в ту дырку мог спичечный коробок запихнуть. После ранения 10 дней в госпитале, 10 дома был.
Я сам командовал как перевязывать мне оторванную ногу
Как-то в Песках мы приехали к правосекам пострелять. Это был апрель-май. Лежим на броне и тут звук тух-тух-тух. АГСом по нам начали стрелять. Поднимаю ногу, осколок бьет о броню десанта, рикошетит и попадает в берцы. А мы только получили канадские берцы хорошие такие, а там рантик — двойной слой кожи. Осколок пробил и застрял. Все на ноги постоянно… Если бы руки оторвало, было бы хреново.
Из Водяного тогда мы переместились под Старомихайловку. Было весело. Скучно стало с августа 2015 года, когда минские начались.
После Старомихайловки выехали на ППД, затем полигон. Провели учения, по их результатам батальон оказался лучшим, нас со 2-го переименовали в 1-ый. Потом поехали на Широкий лан. Затем, как лучшие, поехали на Яворовский полигон учиться с американцами по программе JMTG-U.
После этого приехали в Луганскую область — Крымское, 31 блокпост.
Через месяц наступил на мину. Розведосы нашли в посадке, наверное с 2014 года, на фугасе боевую часть зенитно-ракетного комплекса Куб. Она здоровая и тяжелая. Я комбату говорю: Я эту херню нести не буду. Комбат говорит: Я сам понесу, лучше дай мне сигарету. Мне надо было или с одной стороны через кусты к комбата подойти, или с другой. И я пошел не там, где кусты. Без щелчка, сразу бабах. Я упал на левый бок. Больше всего болело — я мизинчик сломал. Противопехотная мина. Я под ноги не посмотрел. Одну мину увидели, а эту нет. Полежал, покричал 10 секунд, ноги нет, толку кричать.
Хорошо, что не больно. Мизинец болел больше, чем нога. Начали вытаскивать оттуда. Аптечки ни у кого нет, налбуфин никто не брал. Хорошо, у меня всегда в разгрузке есть жгут и ИПП (Индивидуальный перевязочный пакет) советский. Я все время в сознании был и все понимал. Если бы не понимал, то умер бы там. Сам командовал как перевязывать мне ногу. Полтора километра по серой зоне меня выносили, сначала комбат, затем розведос на плечах. Затем лег на спину и меня тянули. Подбежала пехота, положили на носилки. После подрыва, часа через три оказался в госпитале.
На руках донесли к бэхе, в Крымском перебросили в мотылыгу, отправили на Светличное. Оттуда машиной медроты на Северодонецк. Адреналин вышел, все болит. Проснулся — ноги нет. Первому позвонил Августу, механик-водитель, в 2015 на противотанковой мине подорвался. Говорю:
Игорек, а как оно, без ноги жить? Мне ногу оторвало.
Из родных первым узнал батя. Один знакомый позвонил и говорит: Серега, тут Сане вроде бы ногу оторвало. Вроде бы.
А отец после моего первого ранения, пока я был дома, посмотрел на меня и ушел добровольцем. В 3 батальоне служит 93 ОМБр. Батя звонит, я сбрасываю. Пишет смс: Возьми трубку, я маме не скажу.
Привезли меня в Харьков, я маме позвонил и говорю:
Помнишь, мы шутили: Здравствуй, мама, я с войны вернулся. Но не весь. Вот моя нога, на гвоздь ее повесь.
У меня семейка странная, ко всему с юмором относится. Вот, если бы меня силой в армию призвали, а я не хотел, тогда я бы искал виновных. А здесь — сам виноват, под ноги надо смотреть.
Пока был в Киевском госпитале, думал, что буду делать на войне без ноги. И мне предложили в лицей Богуна, воспитывать молодое поколение. 4 ноября подорвался, в конце декабря я уже стал на протез. Взял отношение в январе приказ на перевод пришел в мае.
С января по май был в батальоне. Понял, что можно и бегать, и прыгать. А в лицее не мое.
Сейчас для меня одна проблема — спускаться с террикона. На гору подымаюсь, а вниз — сложно, потому что камни под берцы попадают и нога едет. Но, если хочешь служить — это совсем не проблема. Вот, некоторые люди здесь без головы служат и ничего, а тут только ноги нет”.
А еще Александр участвовал тестовых соревнованиях Invictus Games. Прошел отборочный тур, но участие не смог принять. Признается, что ленивый для спорта. Но не ленивый для войны. То, что он быстрее любого поднимается на гору, я видела собственными глазами, когда вместе с военными ездила на позиции 93 ОМБр. Именно поэтому, если не знать о травме, то никогда и не догадаешься о ней. Саша не любит проявлений жалости. Говорит: «От страданий нога не вырастет, а психологическое состояние ухудшится». И говорит, что на войне стал еще более прямолинейным и нетерпимым к спорам. В некоторых вопросах стал более жестоким. Но остается веселым и дружелюбным.
Дарья Бурая
ФОТО: Сергей Жуковский, прес-центр 93 ОМБр, личный архив А. Проскурина