О том, как решил пойти служить в ряды ВСУ, о первом военном опыте и трофеях, полученных на фронте — в интервью специальному корреспонденту ICTV Владимиру Рунцу рассказал главный сержант аэромобильного батальона 46отдельной аэромобильной бригады ДШВ Зеновий Красивский.
О начале военного опыта
– Расскажите, как вы попали в десантно-штурмовые войска?
— По собственному желанию. Во время полномасштабной войны я сам пришел и мобилизовался. Меня отправили в 95 бригаду, а последующая служба сложилась так, что я оказался в 46 бригаде.
– Вы мобилизовались, но я точно знаю, что это не начало вашего военного пути.
– Да, не начало. Начало было еще в 2013 году, до начала АТО. Я пошел на службу, потому что очень хотел быть миротворцем. Я себе составил такой жизненный план, что хотел бы поехать куда-то помогать, участвовать в боевых действиях и т.д. Вышло так, что я дома был миротворцем в своей стране.
– В миротворческую миссию вы так и не попали?
– Так и не попал. Уже частично было согласовано, что я смогу уехать, но война внесла свои коррективы.
– А куда вы планировали поехать в составе миротворческой миссии?
– Тогда были поездки в Конго и еще несколько регионов. Но мне было, если честно, все равно. С украинскими силами, в принципе, поехал бы, куда сказали.
— Как вы себе представляли войну и в чем разница была, когда все началось здесь, в Украине, в 2014 году?
– Разница кардинальная, потому что там преимущественно не такие боевые действия, как у нас. Там были миссии охраны и обороны каких-то объектов, возможно, каких-то грузов и т.д. То есть полноценных боевых действий там таковых не было, но нужно было выполнять какую-то отдельную задачу. Поэтому сами боевые действия застали только в Украине во время войны. Здесь уже совсем другой опыт и совсем другая работа.
— Почти 7 из 10 лет войны, которая продолжается в Украине, вы в ней непосредственно участвуете. Как вы считаете, у вас изменилось отношение к миротворцам? Могли бы они быть полезными здесь в Украине и как?
– Думаю, у миротворческой миссии совсем другая задача. Они могут стать только на границе и держать, грубо говоря, под контролем этот участок. Их нельзя использовать в боевых действиях. Они как обеспечение. Вот только для этого. Но в других ситуациях использовать их как боевую единицу – это не логично было бы вообще.
– 2013 год, вы надеетесь попасть в миротворческую миссию за границу. Престижная служба, важное дело. И здесь начинаются события. В каком месяце 2013 года вы попали в армию?
– Ой, это, кажется, была весна. Месяц даже не помню. То есть до Майдана еще полгода хороших. Уверен, что если бы не армия, то я был бы на Майдане. В принципе нам запрещали, будучи военным, ехать на Майдан, но я туда попал несколько раз.
— Мир вздрогнул в 2022 году, когда сказали, что Россия гораздо больше Украины. Западные партнеры давали считанные дни, все готовились к тому, что, возможно, Киев могут захватить. Были вывезены послы, дипломатические миссии и так далее. Вы столкнулись с таким большим врагом, как Россия, в 2014 году. Как это было?
– Я привык думать в пределах своей зоны ответственности. Глобализироовать — это всегда уходит в минус для общей картинки, для восприятия. Все глобально плохо, а нужно смотреть на своем участнике, если там действия превосходят противника, то можно его уничтожать, идти дальше, значит, не все так плохо.
– Куда вы попали в 2014 году, когда начались непосредственно боевые действия?
— Нас приказом перевели в 93 механизированную. Сначала, конечно, обучение, полигоны — это Десна. Тогда я стал командиром, командиром боевой машины БМП-3. То, что мы использовали. И таким же командиром я пришел в 93 бригаду. И дальше уже в боевых действиях учувствовал, как и все.
Мне командиры, которые пришли вместе со мной, которые уже тогда первый порох понюхали, они уже были в боях. Но привлекались, в принципе, после первых боев. Старшие же мобилизованные, которые воевали, уже поняли, что мы не боимся, что мы тоже можем вести вперед. Первые штурмы наши были в составе 93-й бригады.
О первом штурме
— Какой штурм вам запомнился больше всего? Можете немного о нем рассказать?
– Самый первый, конечно. Тогда нас отправили штурмовать село Желобок Луганской области. Это первый мой полноценный боевой опыт. Я был командиром группы. Зашли, окопались, и дальше началось что-то похожее на нынешние бои.
Это было реальное боевое столкновение, когда видели противника. Перестрелки местные, стрелковое оружие и большое количество артиллерии. С их стороны — просто нереальное. Уже тогда применялись дроны, но они вели наблюдение, сбросов не было и не было FPV. Понимаем, что тогда это было приоритетом для нас. Это можно было перебежать, выбежать, окопаться, сесть в, грубо говоря, небольшой норке или ямке и сидеть, переждать обстрел. А сейчас так боевые действия не ведутся.
О гражданской жизни после службы
– У вас была возможность вернуться к гражданской жизни? В 2017 году по приказу президента вы уволились, так же как и многие другие. Кончился так называемый особый период. Чем занимались тогда?
— Честно говоря, первые полгода я просто не мог прийти в себя после войны. Возможно, где-то даже немного больше. Я помню моменты, я просто лежал и смотрел вверх, ничего не делал. Я не мог собраться, не мог просто выйти и показаться даже в люди порой. Было тяжело, очень тяжело. И понемногу начал выходить в цивилизацию.
– Вы себе задавали вопрос, чего так? Что с вами происходит и какие ответы нашли?
— Да. Мне очень трудно было найти общий язык с людьми, которые не воевали. Это первое. А, во-вторых, меня ужасно раздражали все. Ужасно раздражали. Я не показывал, что я нервничаю, но было очень не по себе. Но время лечит, наверное.
О начале полномасштабной войны и решении мобилизоваться
– Приходит февраль 2022 года, полномасштабное вторжение. Сколько времени у вас заняло решение мобилизоваться?
— Дело в том, что до того, как началась полномасштабная война, были небольшие такие месседжи от военных, что будет война. Не может просто там развиваться местное ТРО, и буквально за какой-то период из батальона бригада создаваться и т.д. Я звонил по телефону, спрашивал знакомых, и они говорили, что увеличивается количество военных. Также возросло количество курсов, подготовки разной. Просто так это не делается. И все военные уже были так или иначе немного готовы к тому, что будет полномасштабная война.
А именно 24 число я встретил в Борисполе с женой, с ребенком. Ракетный обстрел тогда был. Первое, что я сделал, это в голове промелькнуло, что нужно закрыть чем-то окна, чтобы стекло не вылетело. Но я увидел, что волна недостаточно сильна, и окна не вылетели. Сработала только сигнализация во всех автомобилях. Мы собрали вещи, подготовились, и я семью перевез к ее родителям. Позвали тестя, он забрал ребенка. И в тот же день я поехал в военкомат сразу.
Когда мы как 95 бригада выехали на Макаров, то уже на месте мы пообщались, кто имеет какой-то опыт, кто участвовал в АТО, кто имеет опыт боевых действий. Потому что в принципе привлекаться могли люди, что-то умеющие. Как раз собрались на позициях воевавшие ребята. И тогда можно было давать отпор противнику.
О боях во время войны
— Какие бои запомнились больше всего во время полномасштабной войны?
– Я бы не сказал даже бои, отдельные направления, на которых работали – Киевщина, Херсонщина, сам Донбасс, Соледар.
— Начало полномасштабной войны всем запомнилось тем, что украинская армия десятками в день, сотнями в день жгла российскую военную технику. Я знаю, что вы непосредственно тоже участвовали в таких боях, когда приходилось уничтожать танки. Хвастайтесь, сколько сожгли.
– Это общая работа всех подразделений, нельзя сказать, что просто я вышел, сжег танк. Уверен, что есть такие ребята, которые работали и уничтожали.
– Это ваша фраза “Сначала мы стреляли в российские танки, а потом они стреляли в нас”. Это о каком населенном пункте вы так сказали?
– О промзоне Макаровская. Мы выходили группой. Выходили не на зачистку, а мы хотели установить минный шлагбаум, чтобы поймать вражескую технику. Там приезжали танки, работали в нашу сторону. Это был март. Мы зашли группой, обустроили там минный шлагбаум, саперы обустроили. И на нас просто поехал вражеский танк. В упор поехал. Все, что было, в него выпустили. Просто все, что было, он был поражен не один раз.
Я помню нашего командира роты, стоявшего за бетонным, тоненьким забором и с гранатой в руках. Я кричал ему “кеп, не надо, ничего не поможет”. Танк не мог попасть в нас, потому что он стоял на высоте, на дороге. Вот потому он и не мог ниже опустить дуло, чтобы нас поразить. А мы были прямо под ним. И он стрелял вверх по промзоне, а нас не мог задеть. Далее, когда он понял, что работают вблизи него, он начал разворачиваться. Развернулся, задымился и скрылся.
После этого выехали две БМП и уже велся преимущественно стрелковый бой. И корректировали огонь артиллерии по тем БМП. А через буквально неделю, даже меньше к нам танки приехали. Так же, где-то в метрах 70 один танк заехал, начал разбирать верхние здания. У нас было полуподвальное такое помещение. Ну, конечно, стандартно, кто знает, что делать, в россыпную. Заняли оборону на разных рубежах. Раненых забрали. Важно не терять контроль. Откатились к следующим зданиям, по которым они не работали. Оттуда отработали стрелковым оружием. А дальше — артиллерия, корректировка, командир роты корректировал.
– Уничтожили этот танк и БМП?
– Нет, тогда нет. Они отступили. Они отстрелялись, просто отработали по пехоте, я так понимаю, и отступили. Не знаю почему, у них были превосходящие силы.
– Я знаю из своего опыта, что такое танк, когда он в непосредственной близости. Это, ну, реально ужасно. Ну, он сам, даже своим видом показывает, что я танк. Как в таких условиях сохранять холодный ум и вообще принимать решение вести боевые действия, пытаться противостоять такой махине, как танк?
– Только опыт, наверное, влияет. Мы понимаем, как он работает. Танк не может видеть всего, только направление, куда именно бить. И мы понимаем это тоже. Несколько раз, в принципе, если танк выстрелит, после этого понимаешь, что он может, а что нет. Можно подбежать к нему в принципе. Сам звук, выстрелы, да, оно все пугает. Но если оставаться на месте, не двигаться, это почти 100% смерть. Надо постоянно принимать какое-либо решение. Постоянно двигаться.
О трофеях
— Опять же процитирую вас. Вы написали, что любите собирать трофеи и у вас есть интересные экземпляры. Похвастайтесь, что удалось захватить и какой это трофей?
– Гиацинт-Б, 152 миллиметра — это солидное оружие. Мы его украли, грубо говоря, с переднего края как раз. Противник был в нескольких сотен метрах от нас. Сначала мы подъехали очень рано, по серому, подвезли колеса, потому что на ней не было одного колеса, одно, кажется, было пробито. Вот мы подвезли колеса, собрали вместе, а потом вызвали машину, Козака. Приехал, прицепили ее к буксиру и прямо через поле потащили.
Причем мы не смогли сложить лапы полностью, только одну лапу сложили, а они складываются две вместе. Мы не смогли сложить, силы нам не хватило и мы за одну лапу прицепили и буксировали ее по полю. Немного поприлетало, но, в принципе, механик был хороший, и ребята быстро работали. В принципе, нас не задело ни разу.
Кроме этого, была еще УР-ка большая, это машина для разминирования. Мы ее уже забрали после того, как россияне отступили за Днепр. Но проблема заключалась в том, что она находилась как раз внизу, у самой реки. Ее нужно было вытащить и противник видел ее. То есть мы тянули ее на холм. Мне пригодилось то, что я находился в механизированных войсках. Я имею опыт в ремонтах. Она взорвалась, и ее они бросили. Бросили, но в таком месте, что забрать ее было очень тяжело.
Причем она была полностью заряжена. Мы починили гуслю, прицепили, приехали Козаком, прицепили на буксир. Просто там на месте. Перед этим отремонтировали, а далее потащили потихоньку наверх ее. Очевидно, что противник видел нас, там можно было достреляться. Грубо говоря, просто в тот момент, наверное, не было у них средств или возможностей. А может, просто не досмотрели, что мы ее украли.
О сержантах на фронте
— Говорят, что сержанты – это основа украинской армии. Создавались сержантские курсы, многое было сделано для того, чтобы это стало именно так. Почему это так? Как это работает на практике?
– Я бы не сказал, что это основа. Это, грубо говоря, одни из тех, кто на поле боя, на месте уже управляет боем. Так же и офицеры, командиры, непосредственно на поле боя видят, что происходит, и руководят. Не скажу, что только сержанты что-то решают. Это было бы несправедливо. Даже обычные военные, обычная пехота многое решает.
Именно он сейчас держит удар на себе. В эти секунды мы с вами сейчас разговариваем, а на позициях у нас продолжаются штурмы. И как раз в эти секунды они держатся. Командиры рот, главные сержанты, солдаты – они держат позиции. Я даже не знаю, какими нужно быть стальными, чтобы держаться. Чтобы командиры держали свою пехоту на позициях. Уверен, что они устают. Уверен, что они хотят отдохнуть. Но мы видим, что ситуация достаточно сейчас сложная. Они, наверное, понимают, если сдадутся, то никто, кроме них, не будет привлекаться. Отдых сейчас пока нельзя позволить.
Друзі ДШВ
Друзі ДШВ – это платформа, на которой все могут донатить на нужды Десантно-штурмовых войск.
Проект создан для надежной и долгосрочной поддержки украинских воинов, которые будут эффективно выполнять боевые задачи, имея необходимые комплексы РЭБ, дроны и другое вооружение.
Также собственным примером можно показать, что украинская армия – это сильные и мотивированные воины.
Чтобы присоединиться к Десантно-штурмовым войскам, нужно оставить заявку на сайте и пройти предварительную подготовку.
Фото: скрин с видео