В ночь с 28 на 29 июля 2022 года войска РФ совершили одно из самых жестоких военных преступлений в Украине.
Оккупанты взорвали здание бывшей исправительной колонии в Оленовке, где находились украинские военнопленные. В результате теракта погибли более 60 воинов, еще более 130 — получили ранения.
Боец Азова, капитан Богдан Гришенков с псевдонимом Пугач, которого россияне удерживали в плену в бараке в Оленовке, рассказал в интервью Даниэле Долотовой, как произошли взрывы и что было после теракта.
— Как именно произошли взрывы в бараке, где находились вы и другие военнопленные?
— В момент взрыва я спал. За территорией колонии были огневые позиции артиллерии. То есть, когда работала артиллерия, то окна нормально так дрожали. Из окон было огневые Градов видно.
С одной стороны кассета Градов влупила, потом очень-очень рядом был какой-то взрыв. Под крышей были окна, которые нам не позволяли открывать, чтобы хотя бы свежий воздух был. Одно стекло в окне вылетело, я поднял голову и сказал: О, будет свежий воздух. Накрылся и дальше лег спать.
А потом уже проснулся от высокой температуры и на полу. Пекло, было очень горячо. Как руку над огнем держишь — вот по спине такой огонь.
— Что происходило перед терактом в Оленовке? Замечали ли какие-то изменения в поведении россиян?
— Ничего такого не происходило, что странно. Сначала мы думали, что нас не переводят в барак, а будут куда-то на этап отправлять, может, в Горловку, может, в Донецк или еще куда-то. Предчувствия какого-то не было.
Интересно, что перед взрывом охрана, которая была на расстоянии где-то 50 метров, выкопала себе окоп. Такой блиндаж, но без накрытия и с бруствером в нашу сторону. Это было довольно странно.
Также было странно, что нас переселили в барак, который совсем не оборудован для жизни. На 200 человек — один или два туалета, воды нет. И охрана в бруствере — у нас не было оружия, никто по ним не стрелял бы. Все вели себя спокойно, как пленные.
— Как вы оказывали медицинскую помощь друг другу после взрыва?
— Мы пытались 300-м оказать хоть какую-то медицинскую помощь футболками, шнурками. Оттаскивали 200-х за территорию зоны барака. Это просто был хаос, где люди кричат, горят, а ты ничего не можешь сделать. Просто ничего. Каким бы ты медиком не был, какие бы ты курсы не проходил.
Ты пальцами полголовы назад склеишь? Нет. Паника, просто паника. Забор, который был по периметру ангара — он, видимо, ставился еще в 90-х, — ребята выломали его, и мы вышли, повытаскивали кого смогли за территорию барака.
— Как вели себя в это время россияне, позволяли ли оказывать медицинскую помощь раненым?
— Их не было. Ребята проломили забор, и мы просто начали выходить. Там очень много заборов, но выйти за территорию горящего барака надо было, потому что огонь мог перекинуться на нас.
Многие были в одних трусах, потому что все спали, в жару. Кто-то успел одеться, но это единичные случаи. Русские появились на горизонте уже через много-много часов. По их расчетам, должно было погибнуть гораздо больше пленных. Но, к нашему счастью, погибли не все.
— Что помогло пережить плен, какие мысли грели душу?
— Хотелось выйти, быть в Украине, поехать куда-то отдохнуть с женой, которую я давно не видел. Хотелось увидеть маму, бабушку с дедушкой.
Грели мысли о том, что рано или поздно мы оттуда выйдем. Все, что есть в повседневной жизни — там для нас это было как маленькая мечта.
— Что можете сказать о пассивности Красного Креста и ООН?
— Я считаю, что Красный Крест как организация — не существует. Я не знаю, что она сделала. Говорили, что вас будет вести Красный Крест. Зачем говорить, что они будут приходить, обеспечивать зубными щетками, носками?
Никакого Красного Креста не было, он был только, когда мы грузились в автобус с Азовстали. Больше я их ни разу не видел.
— Удастся ли привлечь к ответственности виновных на международном уровне?
— Наказать виновных — это обязательно. У меня есть градации страха. Бои в Мариуполе, мы думали, что это самое страшное, что может быть. Нет. Второе — когда ты на заводе, по тебе работает авиация и ты ничего с этим не можешь сделать. Это тоже не самое страшное.
Самое страшное — когда ты сидишь в закрытом бараке, тебя взрывают, твои друзья умирают, горят, кричат, а ты ничего не можешь сделать. И даже если ты умираешь — тоже ничего не можешь сделать. Больница, скорая, эвакуация — нет. Надеюсь, что страшнее в своей жизни я больше никогда не увижу. И за это люди должны ответить.
Взорвать спящих, без оружия, без ничего — это очень подло. Я не мог представить, что такое возможно в этой жизни. Это делали не люди, и даже не животные.
Я сомневаюсь, что ООН что-то сделает России за это. Привлечь виновных к ответственности надо 100%, и документально, и фактически. Чтобы люди знали, что так делать нельзя.