Россия всегда воевала жестоко, но в случае с Украиной – это превзошло все, что было негативного в мире – Андрухович
Юрий Андрухович о культурном шоке от войны, крахе русской литературы и салате в Венеции, который в первый день войны из русского превратился в украинский.
— Украина в этой войне против Российской Федерации получила безумную поддержку мира. В чем парадокс нашей страны? Это феномен или определенная особенность?
— Я думаю, здесь несколько причин, почему именно так Украину поддерживают сегодня. И, пожалуй, главная причина — это масштабы этого преступления, масштабы этого зверства.
То, что Россия всегда в своей истории воевала совершенно особенно жестоким способом – это правда, но в случае с Украиной это превзошло все, что накопилось негативного в мировом опыте.
И я бы даже сказал, что эта черная страница, вписанная в середине прошлого века нацистами, она уже даже не такой черной выглядит. Пусть простят это суждение жертвы того преступления, тогдашнего. Но…
Кроме того, это еще в значительной степени шок, это культурный шок. Потому что многие в мире видели нас, к сожалению, частью этой России. Скажу так, было бы понятнее, если бы Россия так поступала с балтийцами или с Финляндией. Тут она как бы на какую-то сестру претендовала.
Мне еще приходится отвечать на вопрос: как это так, народы-братья между собой воюют? От этого шока начинается такое просветление, начинают понимать, что мы на самом деле совсем разные, и все эти разговоры о братстве каком-то, это все просто клише, которое давно нужно выбросить на мусорник.
— Но никогда особо себя не ассоциировали ни вы, ни я с какими-нибудь братьями?
— Ну конечно. Я думаю, по большому счету россияне тоже были совершенно неискренни, когда говорили об этом братстве. Это просто была часть их имперской политики. И отношение ко всем остальным, как к низшим, подчиненным, отсюда эти “младшие братья” и тому подобные вещи.
— Собственно, война закончится рано или поздно. Сохранится ли такой интерес к Украине?
— Очень хотелось бы. И очень бы хотелось, чтобы этот интерес был связан не только с нашими огромными жертвами. И я действительно очень поражен тем, как фактически единогласно включились в эту акцию поддержки Украины все мегазвезды мирового уровня: актеры, музыканты прежде всего.
То, что, скажем, мои любимые Pink Flоyd, с которыми я живу, можно сказать, с середины 70-х годов, я не мог даже мечтать, что они вдруг запишут новую композицию, являющуюся нашей песней на самом деле.
Эти люди очень влиятельны, это люди с миллионами, десятками миллионов просмотров. Оно не должно как-то так сразу взять и рассосаться после того, как у нас все закончится, дай Бог, победой.
Я думаю, оно будет приобретать свою прочность и продолжительность. И самое главное, чтобы мы тоже говорили. Чтобы не только о нас, чтобы мы, украинские деятели культуры, получили постоянный, так сказать, доступ ко всем возможным международным трибунам, и тогда мы не дадим забыть о нас. И не дадим, чтобы это как-то отошло куда-то, стало немодным, например.
Поэтому я надеюсь, что это будет процесс, который несколькими разными потоками произойдет.
— Думаете, что за счет этой популярности, собственно, украинские деятели получат такую площадку говорить о своем государстве, о своей культуре?
— Конечно. Я могу сказать на своем примере. Я бы предпочел, чтобы это не было связано с войной, с агрессией, но с момента ее начала ко мне постоянно обращаются, ко мне пишут, мои книги сейчас начали снова переводить и, в частности, на такие языки, на которые еще не переводили. Например, мой роман Московиада, который кажется сегодня еще более актуальным, чем когда я его писал, а это было 30 лет назад.
И вот вчера пришло письмо из Норвегии, что они уже осенью этого года, то есть в сентябре, ожидают книги. А я даже не знал, что в Норвегии кто-то есть, кто может переводить с украинского. Но это такой вот один-единственный мой пример, а на самом деле нас таких очень много.
И визуальные артисты получают все возможности, и наши кинодокументалисты, и создатели игрового кино, и наши музыканты, все-все-все.
— Как вы думаете, вот такое мощное количество деятелей, особенно культурных, поддержавших Украину – это было сопротивление России или поддержка нашего государства? Как вы думаете, что их объединило?
— Самое главное – протест против насилия. Западный мир, цивилизованный демократический мир на сегодняшний день однозначно вышел из зоны любого насилия, любого насильственного решения. И это, конечно, потрясло.
Понятно, что когда подобного типа преступления совершаются где-то на африканском континенте, западный человек с гораздо меньшим уровнем сопереживания реагирует. Но когда это здесь, рядом, в стране, куда самолетом в Киев из Берлина час, а из Парижа – три, то есть это совсем близко, совсем рядом, и соответственно, они реагируют на события в нашей стране как на большую угрозу, большое преступление, большую несправедливость.
— Вы общаетесь с художниками разных стран. Собственно, могли ли они ожидать, предсказать, что совсем рядом может быть такой уровень насилия? Это для всех вне понимания?
— Нет, нет. Это очень частый мотив в их письмах или когда мы где-то общаемся по скайпу. Это растерянность и буквально: “мне отняло речь, я парализован, я не знаю, что на это сказать…” Ну и приходится объяснять, говорить, что на самом деле все предельно просто – есть агрессор, для которого не существует никаких границ, и мы как его жертва, сопротивляющаяся. Что здесь дальше, какие здесь еще комбинации, здесь все на поверхности.
— Восстановление культурной справедливости. Лондонская галерея картину Дега переименовала из Русские танцовщицы в Украинские танцовщицы. Есть ли такие примеры в литературе, знаете ли такие?
— Это немного литература, хотя это, на самом деле, случай из жизни… Буквально в первый день войны моя знакомая австрийка, которая к тому времени оказалась в Венеции, прислала без комментария, просто сделала фото: рядом с каким-то кафе или ресторанчиком меню, написанное мелом на доске.
Вот и на этой доске был среди других блюд салат, который назывался русским (Insalata russa). Вот russa было вычеркнуто и написано ucraina сверху. Я так подозреваю, что это салат оливье, который они моментально переименовали в украинский.
— Но это быт…
— Это быт. И мне кажется, это такая уж литературная история. Это можно включить в какой-нибудь рассказ.
— А что касается литературы? Есть ли у вас лично какие-то претензии, пожелания.
— Я не думал об этом. В целом я бы сказал, что на мировом книжном рынке писатели из России в очень особом привилегированном положении.
Их принимают к изданию, к переводу, даже не сомневаясь в том, что это будет высокий уровень. Ну, то есть, они еще едут на спинах, на горбах этих своих толстых, достоевских. А украинской книге нужно пройти сквозь гораздо большее сито всевозможных инстанций, институтов, недоверия, и я думаю, что это изменится на сегодня.
Моя редактор из берлинского издательства Зуркамп в последние дни тоже мне написала, что она вполне честно должна сказать, что они уже последние 10 лет пытаются откопать в этой современной русской литературе что-то стоящее.
И они действительно всегда недовольны тем, что там выходит и появляется. Им это неинтересно, но они продолжают над этим работать, потому что так велик авторитет.
Тем временем полно украинских авторов, заслуживающих быть переведенными и изданными, и до них уже просто не доходят руки.
Вот, я думаю, что все эти пропорции очень существенно изменятся в нашу пользу.
Фото: Юрий Андрухович
