Были очень сильные морозы, еду приходилось греть во рту. Киборг Федор Мисюра вспоминает службу в Донецком аэропорту

Киборг Федор Мисюра в Донецком аэропорту находился в январе 2015-го. Это были последние адские дни обороны аэропорта. Там получил ранение, после которого шансы выжить были минимальными. Но он сумел. Потом работал на государственной службе, а после 24 февраля буквально вымолил у врачей возможность служить снова. С киборгом на позывной Бэтмен пообщались Факты ICTV.

 

– 10 января позвонил командир роты и сказал, что готовят сводное подразделение батальона для ротации в ДАП. 12 января уже прибыли в Водяное, где нас построили, сверили списки и спросили, есть ли такие, кто не хочет ехать, была возможность отказаться, нашли бы замену, однако никто не отказался. Все поехали. Решение было — однозначно да, и, собственно, это уже был период, когда в ДАП заезжали исключительно добровольно, — рассказывает Мисюра.

Было 13 января. И утром становится известно, что упала часть башни наблюдения. Тогда решили, что на ротацию нужно отправить несколько МТЛБ, чтобы забрать раненых и сменить людей. Как правило, все ротации были ночными. Но в этот раз решили ехать днем.

— Этого не ожидали мы, но, пожалуй, еще больше не ожидали “сепары”, потому что провести ротацию на взлетно-посадочной полосе среди бела дня — это было удивительно нам, но еще больше им. И этот эффект неожиданности сыграл очень важную роль, потому что очень безопасно заехали туда, забрали раненых, – рассказывает боец.

Ротация была с боевым выездом, хотя до этого они проходили через блокпосты противника. Тогда действовали так называемые мирные соглашения.

— И это было удивительно для всех, почему мы должны ехать на боевое дежурство, а нас проверяет наш враг. Но уже после 7 января было однозначно понятно, что это не перемирие, а снова позорный обман России. И наша ротация уже была по-боевому, через взлетно-посадочную полосу после артподготовки.

Водители ездили как асы. Чтобы вы понимали, все ротации проходили без освещения, и водители ездили исключительно по координатам. То есть надо доехать до какой-то точки, справа увидеть координаты — несколько градусов вправо, это все вслепую, видишь тень еще каких-то координат, поворот в другие градусы. И вот так наугад надо было ездить вслепую и вернуться назад, – говорит Мисюра.

Тогда аэропорт выглядел уже разбитым. Вдобавок постоянные взрывы и обстрелы. Было страшно, признается защитник.

— Ты поворачиваешь вправо и видишь ДАП, а там сплошная темнота, нас прикрывали пулеметы, и это эхо, которое там было слышно. Я испугался. Честно, у меня появился очень большой страх. Я сел под стену и подумал, что я здесь делаю. Но страх — это нормально. И сила человека в том, чтобы уметь перебороть свой страх. Встал, собрался, нас поставили всех колонной, мы друг около друга держались.

Вещи просто сбросили, где была возможность. И пошли в наш командно-наблюдательный пункт. Там нам дали некоторое время передохнуть, понять — что и где происходит. Мы слышали стрельбу, слышали как подходят-отходят. Нас распределили по блокпостам, и уже с 6 утра началось боевое дежурство в самом ДАПе на блокпостах, — говорит Мисюра.

Бои в ДАПе были, как правило, днем. С двух сторон обстреливали два танка. Стреляли и из крупнокалиберных пулеметов. Ночью интенсивность боев утихала.

— Что такое ДАП – это бетонная конструкция, которая имела только монолитные перекрытия и несколько больших бетонных колонн. Все остальное –  стекло или гипсокартон. И после одного из обстрелов часть стены отошла, и с нашего поста уже было видно общежитие, из которого по нам проводился обстрел, – говорит боец.

Тяжелее всего в аэропорту было с водой.

– Это были очень сильные морозы, 28 градусов и ниже. Вода стояла в 10-литровых бутылях, и это выглядело так: стоит буржуйка небольшая, ставится большая кастрюля, разрезается бутыль, бросали эту ледяную глыбу в кастрюлю и ждали, пока она растает. Но дождаться полной кастрюли воды у меня никогда не получалось, попить чаю или кофе — не было такой возможности совсем. То один придет попьет, то другой, я пошел на пост, потом пытаешься найти место, где бы поспать. Так воды  ни разу и не попил, – говорит Мисюра.

Еда была, но тоже специфическое употребление было.

– Я взял армейский сухпаек. Я просто брал эту банку, ломал кашу на кусочки, клал ее в рот, ждал, когда она растает, и так ел. Но самое интересное было 15 января, когда я выхожу на пост к себе, а там на примусе ребята разогрели очень много такой каши, и она такая горячая была, такая вкусная, кажется, что и сейчас ее вкус во рту чувствую. Это единственный момент, когда мне за три дня удалось поесть, а в принципе — и не хотелось, — рассказывает военный.

В этот день позже Федора тяжело ранили.

— Боли не чувствовал, но тело само по себе прогнулось. У меня бронежилет был с системой быстрого расстегивания, я хочу его снять, а не могу. Это такой болевой шок, паника. Уже тогда ребята увидели, что что-то не так, начали меня поднимать и тянуть, чтобы оказать помощь. Тело само по себе становится очень тяжелым, – рассказывает боец.

Тогда медик Игорь Зиныч с псевдонимом Псих дал указание оказывать медицинскую помощь. Ранение было очень специфическим.

– Пуля зашла между пластиной бронежилета и телом. Она не попала ни в бронежилет, ни в тело. Она просто могла пройти рядом, оставив какой-то ожог. Но пройдя полпути по телу, повернула в тело, и там уже стала делать себе, что хотела. Пробила легкое, селезенку, кровотечение было большое. Кажется, частично печень повредила и остановилась на аорте сердца, — говорит Мисюра.

С легкими была большая проблема. И боевому медику пришлось проводить процедуру как в кино.

— Есть специальная воздухоотводная трубка. И это уже не уровень фельдшера. Это уже уровень практически небольшой операции. Очень четко, очень умело вставил трубку куда нужно для того, чтобы остатки воздуха выходили и не было проблем с дыханием. Кажется, часов 6 до эвакуации я так и пролежал на полу, потом началась эвакуация, – говорит боец.

Его спасли, провели не одну операцию, и в конце концов достали пулю из аорты. Был момент, когда Федор потерял зрение.

– Через два или три дня, находясь в Днепре в 16-й больнице, я потерял зрение. Я ничего не видел. Видел только силуэты людей. И все. Я очень распереживался и говорю: “Нет, отключайте меня, если я ничего не буду видеть, не нужна такая жизнь и так далее”. Меня завезли на томограф, и врач объяснил, что это такая реакция мозга на кровопотерю, – говорит Федор.

Затем последовала реабилитация, признали непригодным к службе и дали инвалидность. Защитник приступил к работе, с которой ушел на войну. Но уже через месяц ему предложили возглавить Управление инфраструктуры и промышленности Ровенской облгосадминистрации. На этой должности его застала и полномасштабная война 24 февраля. Работы было много.

– Это транспортное обеспечение, логистика, военнослужащие, это резервисты, это мобилизованные. Военкоматы полные, их надо завозить, кого-то в часть, кого-то на полигон, заявок очень много, везти оружие, везти технику. Очень много было задач, и мы фактически работали 24/7. Блокировка взлетной полосы Ровенского аэропорта, прилет рядом с ней. Этот первый месяц был самым сложным, потому что спали по 1-2-3 часа в сутки, – рассказывает Мисюра.

Но постоянно рвался на военную службу. Выпросил разрешение, прошел четыре комиссии и добился своего.

— Первым месяцем службы уже в 2022 году был военкомат, позже я перевелся в одно из оперативных командований. В гражданской жизни я руководитель управления, а в военной – обычный командир автомобильного отделения, фактически водитель. Уже прошел одну небольшую ротацию в качестве водителя на юго-восточном направлении. Вот и с дня на день жду очередной ротации, — говорит защитник.

Сравнивает боевые действия времен 2014-го и 2022-го и говорит, что это две разные войны.

 

— Во-первых, тогда была гибридная война, мы не понимали — война это или что. Сейчас уже понимаем, что это полномасштабное вторжение и с гораздо большими мощностями. Количество обстрелов, открытость войны, авиация, бомбардировки, в том числе фосфорные, то есть значительно труднее по обстрелам. Сколько оружия, даже авиации. Тем более это уже война технологий, потому что больше дронами, теми же Шахедами. Но не такая вторая армия мира мощная, как о ней говорят, это мы видим, что они целятся в один объект, попадают в другой, делают какие-то свои конвульсии от бессилия. Вот куда-нибудь — лишь бы обстреливать, — говорит он.

Мисюра, как и многие вновь ушедшие воевать киборги, желает как можно более быстрой победы, окончания войны, чтобы не погибали лучшие люди.

—  Действительно очень много служат и с группами инвалидности, которые непригодны, и многодетные, которые имели возможность просто сказать: “Я свое отвоевал”, уехать за границу или спокойно жить на тыловых территориях. Но нет, это наша война. И перед призывом я пообещал, что первым извещу о победе. Должен выполнить это обещание. Как бы там ни было, но она будет — хотелось бы, чтобы как можно скорее. Потому что хватит погибать военным, хватит погибать гражданским.

А еще когда читаешь и видишь окровавленную игрушку и погибшего ребенка, который совершенно ни в чем не виноват, младенца, несколько дней, несколько месяцев, несколько недель, несколько годиков. Смотришь на своих детей и понимаешь, насколько это болезненно и что эти люди пережили, и что пережили мирные украинцы, которые просто не желающие такого соседа, — говорит киборг.