Международный Красный Крест не может нести ответственность за судьбу пленных – объяснение организации
“Международный комитет Красного Креста не гарантировал безопасность пленных из Азовстали. Это могут сделать только стороны конфликта”. Такое заявление организация обнародовала после трагедии в Еленовской колонии Донецкой области, где погибли около полусотни украинских защитников.
Это возмутило родственников пленников, которые надеялись, что международные организации помогут освободить их близких. На что может повлиять МККК, какие это учреждение имеет права и какие у него обязанности, Факты пообщались с представителем делегации в Украине Александром Власенко.
— Мы говорим именно о Международном комитете Красного Креста, — начинает наш разговор Александр. – Это важное уточнение. Есть ведь несколько организаций.
1. Международная федерация Красного Креста и Красного Полумесяца. Эта организация координирует и направляет международную гуманитарную помощь в места, где произошли природные или техногенные катастрофы. Ее цель – помочь построить стабильное и мирное общество.
2. Национальные общества. Например, Общество Красного Креста в Украине, которое тоже оказывает гуманитарную помощь.
3. Международный комитет Красного Креста, помогающий пострадавшим от вооруженных конфликтов, способствует розыску без вести пропавших и распространяет знания о нормах международного гуманитарного права.
– Если говорить о Международном комитете Красного Креста, то есть взаимозависимость. С одной стороны, мы – охранники международного гуманитарного права, которое базируется на четырех Женевских конвенциях и дополнительных протоколах. С другой — мы сами в работе зависим от норм гуманитарного права, – говорит Александр.
По словам Власенко, согласно им, судьбой военнопленных, а также их тел — заботиться той стороне, которая имеет контроль над этими людьми и этими телами. Это ее обязанность.
– На нас возлагают обязанность контролера. В этом – наша часть международного мандата. Мы должны во время вооруженного конфликта создать Центральное агентство по розыску. И мы это сделали в Женеве — здесь аккумулируют всю информацию от родственников. Иногда, как это было при выходе из Азовстали, мы самостоятельно регистрируем информацию о тех, кто этого желает, – продолжает Александр.
Власенко поясняет, что каждая сторона конфликта тоже создает соответствующий орган, собирающий информацию:
— И эти стороны должны нам информацию предоставить. Это тоже их обязанность. После того как они эту информацию предоставили, а мы выяснили, где находится человек — информируем родственников. Делаем это в течение пяти дней. Но информируем именно того родственника, который открыл дело о пропавшем без вести. Следующий шаг – мы требуем доступа к человеку.
– Вас обязаны допустить к пленным?
– У нас есть свои правила доступа. Это значит, что мы можем посещать их — столько, сколько посчитаем нужным. И еще очень важно, чтобы мы имели доступ во все помещения, к этим людям, могли пообщаться конфиденциально. Если есть нарушения, мы информируем руководство заведения. Если они не хотят менять, мы выходим на более высокий уровень. Обращаем внимание, чтобы не было пыток, чтобы условия пребывания этих людей были не хуже, чем у других удерживаемых. Чтобы они могли удовлетворить базовые права, которые им гарантирует Третья Женевская конвенция.
— Контактируете ли вы с органами власти или делитесь с ними информацией?
– Мы не работаем по запросам органов власти и не предоставляем им информации — ни нацполиции, ни Минобороны. Мы не ищем людей по запросу СБУ. Информацию, как я уже сказал, могут получить только обратившиеся к нам родственники. Это будет дозированная информация. Они имеют право в дальнейшем ее распространять.
– В Еленовку вас россияне не допустили, а куда вообще Россия вас допустила с начала полномасштабного вторжения?
— Да, мы имели доступ к украинским военнопленным. Но я не могу вам сказать, куда именно нас допустили, я вас прошу понять, это единственная наша работа, которая конфиденциальна. Наша цель — помочь, а не получить пиар или иную огласку. Наша цель – чтобы условия изменились.
– Сколько раз вас хотя бы допустили в эти заведения?
– Не могу сказать.
– В каких условиях находятся люди в тех заведениях, которые вы посещали?
– Как я сказал, это конфиденциальный диалог. Скажу вам больше — у нас есть иммунитет от показаний в международных трибуналах. Благодаря этому мы и имеем этот доступ. Как это было в Исламском государстве, где нас допускали в тюрьмы. В Афганистане — в те места, где Талибан удерживал своих оппонентов. Они знают, что все, что мы видим, останется за закрытыми дверями. Иногда это приводит к определенным нюансам, как это было с тюрьмой Абу-Грейв в Ираке. Мы туда заходили и видели эти нарушения, но мы об этом никогда не говорили публично. А потом эта информация стала известна, и возникли вопросы, почему мы это видели и не информировали. Но мы информировали об этом руководителей этих заведений.
– Ситуация с Еленовкой тоже ударила по имиджу организации. То, что вы не можете повлиять на этот процесс, разочаровало многих. Пытались ли вы туда попасть?
— Камнем преткновения стало то, что мы хотели увидеть не просто стены, мы хотели увидеть людей. Причем всех людей — и тех, кто был ранен и перемещен в другие учреждения, и погибших. У нас были судмедэксперты с хорошим бэкграундом, которые могли осуществить определенную оценку. Ну, и третья категория – это те люди, которые не пострадали. Мы хотим иметь доступ к людям. И вокруг этого ведем переговоры.
– Как наказать Россию за то, что она нарушает гуманитарное право?
– У нас нет другого механизма, нежели требовать. Есть определенный протокол этих запросов. Мы посещаем людей, но заставить нас впустить мы не можем.
— Но ведь это нарушение, почему за это не наказывают?
– Мы не о наказании, мы о гуманитарных проблемах.
— Тогда к кому дальше обращаться, на кого давить?
– Это вне нашей компетенции. Я не знаю, что вам сказать.
— То есть, мы являемся заложниками ситуации?
– У нас нет другого выхода, нежели монотонно, ежедневно, еженедельно вести диалог. Это все решается на взаимном этапе. И даже во время конфликта на Донбассе это взаимодействие было разным. Были периоды, когда допускали, были, когда не допускали вообще.
— Участвуете ли вы в подготовке обменов?
— Мы не любим слова обмен, говорим о передаче и освобождении. На этот процесс мы не можем влиять. Можем только его фасилитировать.
Мнение правозащитника
Татьяна Катриченко, координатор Медийной инициативы за права человека, комментирует, что Красный Крест, хотя и является гуманитарной организацией, не равноудален от всех сторон.
— Мы видим, что Красный Крест больше помогает Российской Федерации, они более активны на территории Российской Федерации, они пытаются способствовать вывозу гражданских лиц украинских на территорию России, как это мы видели на примере Мариуполя. Ведь свои центры они обустраивают там, а это и есть содействие, – говорит Катриченко.
Красный Крест сказал, что он не мог обеспечить безопасность защитникам Мариуполя, хотя были определенные договоренности во время эвакуации военных из Азовстали. По мнению Татьяны, МККК должен был сделать не такое заявление, а заявить о том, что Россия их не допускает к местам содержания.
