Дочь моя решила самостоятельно съездить в Киев. В купе оказалась с женщиной из Луганска. Ехали вдвоем, верхние полки пустовали.

Женщина рассказывала ужасные вещи, что в ее молочный завод 26 раз попадали снаряды, что бомбят украинцы, что ее коллег в молочном киоске, продававшем заводскую продукцию, поубивало. Еще она рассказывала, что самое страшное, когда двое ее дочерей с кем-то куда-то поехали на машине, и вот они отъехали, и тут огромный тяжелейший взрыв, и могло задеть ее детей, и слава богу не задело, но ей и до этого было очень страшно.

Еще она говорила, что Луганск и Донецк полностью закрыты для любого импорта, а еще что хотя в Луганске сейчас поспокойнее, больше она в нем не живет.

– А где она живет? – спросила я свою дочь.

– В Киеве, – ответила она.

– Обалдеть, – сказала я.

– Почему? – удивилась дочь.

– Где же ей еще жить?

– В России, – сказала я, – в Киеве же бомбившие ее украинцы.

– Думаю, ее больше волнует, где тише и спокойнее, а не кто бомбил, – философски сказала дочь.

В этом купе поезда «Москва-Киев» вместе с ней ехала вторая половина правды. В России эта война представляется как война русского народа (народа Донбасса) с фашистами (остальной Украиной), и никакого примирения, никакого прощения (разумеется, прощения Донбассом – «фашистов») эта война не предполагает. Телевизор вколачивает, что все эти соглашения и договоренности, это все вынужденное и временное, что этот разлом, который случился, он на годы если не навсегда.

А тут – здрасьте. Она бежит от бомбежек в Киев. Это как жительница Киева в 41-м бежала бы от бомбежек в Берлин. Но второе представить нельзя, а первое не то что нельзя представить, это вон она, реальность и есть, едет в поезде.

Там нет никаких «русских» и «фашистов», а есть общая беда, в которой они не так бесповоротно разведены, как кому-то хотелось бы. Из которой они бы и вышли быстрее, если бы из их отношений чудесным образом испарилась третья сторона, которая все это им пристроила.

Источник: facebook.com