Люди в подвалах, оборванные провода и взрывы: что происходит в Судже после прорыва границы

Это одна из самых сложных моих поездок. Очень ожидаемая и морально нелегкая.

Сотни мировых СМИ хотят рассказать о том, что происходит в Судже, но в городе опасно. Его постоянно обстреливают россияне. Местные жители, которых кремлевские власти оставили в зоне боевых действий, прячутся в подвалах в центре города. Спят по несколько человек в комнате, на матрасах, без света, потому что в Судже нет электричества.

Везде оборванные провода, и по инерции ты боишься к ним прикасаться, чтобы тебя не ударило током. Но потом понимаешь — по крайней мере отсюда опасности нет.

Одну из комнат в подвале, которую украшает надпись “Гражданские”, подсвечивает фонарик на батарейках. Здесь — импровизированная кухня. На столе — консервы украинского и российского производства. Еду и воду подвозят украинские военные, которые контролируют город и следят за порядком.

За столом сидит женщина, ее лица в темноте не видно, а рядом мужчина, говорит, что он — с инвалидностью. Говорить с прессой не отказываются, хотя ответы максимально осторожны.

— Ни вы, ни мы не виноваты в этом! Просто это уже все достало, мы — простой народ! От нас ничего не зависит.

В других комнатах на матрасах лежат преимущественно пожилые женщины, хотя есть и помоложе, и даже мальчик, который кажется подростком. Одна из бабушек эмоционально восклицает: “Кому мы нужны?”. Когда пресса выходит и перестают светить фонарики на камерах — здесь снова царит темнота.

Когда в подвале становится совсем грустно, его обитатели выходят на свежий воздух. Звуки взрывов их уже не сильно пугают, но все же не отходят далеко от входа в укрытие. Рядом — табличка: “В подвале — мирные люди. Военных нет”.

Неподалеку — микроавтобус с надписью “Дети” и машина проекта “Культура — Национальные проекты России” — программа, которую Путин основал в 2019-м якобы для укрепления российской общественной идентичности и духовности. Сейчас она здесь — будто насмешка.

Местные — дезориентированы, без доступа к телевидению и фактически без возможности сверять свои часы с официальной позицией Москвы.

Интервью с жителями Суджи

Пока мы снимаем в центре, мимо проходит пожилая женщина, которая называет себя бабушкой Ниной. Говорит, не может сидеть в подвале и вышла, чтобы попросить у украинских военных еды и воды. Говорит, те относятся к ней по-человечески, а вот почему в ее стране война — не задумывается

— Я минимум прошу, мне нужно мыло, сахар, вода — все, что мне необходимо.

— А вы солдат не боитесь?

— Они просто люди, мне так кажется. А кого я должна бояться? А что мне делать тогда? В подвале сидеть? Они такие же люди, не обижают меня, они дают мне то, что я прошу.

— А вы ожидали, что такая вот война будет?

— Ничего я не ожидала.

— А когда Крым Россия отобрала, не было такого ощущения?

— Я не знаю, кто там Крым отбирал. По-моему, крымчане сами захотели у нас жить. Нас так информировали.

— Вы телевизору верите?

— Я верю тому, что вижу. Мы в Судже живем, мы ничего украинцам плохого никогда не делали, у нас раздел был Советского Союза. но граница была свободна. Из Сум в Курск два раза в день автобус свободно ездил — к родственникам, никаких ни виз не было, ничего.

— А чего тогда стрелять начали?

— У нас полгода, может, две недели назад началось. Я совсем не понимаю, кто куда приехал, кто кого занял. Все по-русски разговаривают, все хорошо относятся, я ничего плохого не делаю.

Разговор этот происходит неподалеку от красного дома, украшенного советской звездой с серпом и молотом. Вокруг разбросаны гильзы.

Рядом — магазины, которые совсем не похожи на украинские после оккупации. Витрины здесь также выбиты, но полки полные. На одной из дверей — приглашение присоединиться к так называемой СВО с подробным прейскурантом. Разовая выплата, по указу Путина, — 195 тысяч рублей, еще 100 тысяч — от губернатора Курщины, а также зарплата — от 204 тыс. рублей в месяц.

На одной из витрин — оранжевые пакеты с сеткой “Своих не бросаем”. “Свои” говорят немного другое.

Семья Струковых — Агаповых осталась в своем доме.

Сами из Люберцов — это Подмосковье. Приехали отдыхать на лето, без всякой мысли о возможном украинском наступлении. Так и остались в Судже:

— Мы же не знали, это все в ночь произошло. Приехали сюда на лето… Как война? Война — где-то война, сами понимаете.

Когда мы говорим, что не очень это понимаем, ведь в Украине война везде, женщина объясняет, что им говорили о специальной военной операции. И признается, что ничего по этому поводу не думает, потому что от политики очень далека.

— Я не хочу ни украинцев обидеть, они очень хорошо к нам относятся, ни своих. Здесь у нас все хорошо. Ребята (украинские, — Ред.) к нам относятся очень хорошо. Обеспечивают продуктами, памперсами для детей, питанием. Зачем я буду говорить плохо, если это есть вот так.

На дверях забора предупреждение — здесь только гражданские и есть годовалый ребенок.

Ребенка выносят нам как доказательство и просят сообщить родным, что они — живы. Сами позвонить не могут, здесь нет связи. Большинство хочет гуманитарный коридор, чтобы выехать в Россию, возможность переехать на Сумщину они не рассматривают. Говорят, нет денег и не хотят оставлять свою страну.

Все могло бы выглядеть как у нас. Но основные местные нарративы, кажется, с российского телевидения. “Мы — братья”, “К Украине относимся положительно”, и “Мы — за мир и не знаем, почему началась война”, а еще большинство добавляет: “Мы — маленькие люди и политикой не интересуемся”.

Правда, несколько мужчин, которые сидят во дворе возле укрытия, начинают говорить с нами на украинском и признаются, что их бросили. Говорят, выборов в их стране давно нет, а проценты результатов голосований рисуют так, как заблагорассудится властям.

Украинские военные ситуацию не комментируют. Они сопровождают прессу на объекты, о которых пишут соцсети. Это и разбитый международный автомобильный пункт пропуска, через который 6 августа наши прорвались на Курщину, и колонна разбитой техники на въезде в город.

На бетонных глыбах возле нее большими буквами написано: “Украина”, но в целом российскую идентичность украинцы не трогали.

В центре никто не трогал венки с триколором, которые лежат рядом с монументом погибшим во Второй мировой. А центральную площадь все еще украшает памятник Ленину. Правда, он с поврежденным лицом.