Имитация расстрела, пытки и психологическое давление: история политзаключенного Выговского

В сентябре 2014 года он уехал в Симферополь по волонтерским делам. По словам родителей, надо было передать средства знакомой девушке.

— Он собрал денег, повез ей передать. А эта девушка работала в авиационном КБ. Они там все были “под колпаком”. Это был повод выманить его в Крым. И его там схватили, —  рассказывает отец, Петр Выговский.

Уже вечером, когда сын не вышел на связь, стало понятно — что-то произошло. Но ни полиция, ни консульство информации о пропавшем мужчине найти не могли.

Только когда через месяц он выслал родителям письмо с Лефортово, стало понятно, что его арестовали.

Осудили Валентина до 11 лет строгого режима за “шпионаж”. Мужчину пытали, над ним издевались правоохранители, но он не падает духом — пишет родным письма, занимается спортом и читает книги. В колонии даже успел овладеть психологией.

За шесть лет родные получили более 140 писем от сына. Некоторые даже отцифровали. Но последние два месяца он молчит.

— Когда он первые годы был в Лефортово, он писал много аналитических писем по поводу политики, экономики, социального положения в России. Но потом его “попросили” этого не делать. Он перестал, потому что просто письма не доходили, — говорит отец.

Петр рассказывает, первые 10 месяцев к сыну даже консула не допускали. Но тогда же пытались и его заманить на территорию России.

— Письмо от сына пришло, что ему надо привезти то, то и то. Почерк был похож. Я бы может и поверил сначала, но он написал о тех предметах, которыми не пользуется.

Поэтому отец так ни разу к Валентину и не съездил. На свиданиях были мать и жена.

Далее прямая речь матери, Галины Выговской.

О свиданиях с сыном

Я в Москву приезжала трижды. Однажды я не попала на свидание, а два раза я с ним виделась. Во второй раз я ездила с его женой.

На свидание попасть месяцами не могут. Я просила у секретаря разрешение. Она говорит, через три дня только позвоните, узнаете, какие вы в очереди. Сначала они разрешение дают, потом Лефортово решает, когда тебе встретиться.

И тогда я просто стала просить. Потому что когда мы приехали, был сильный мороз. А жить в Москве три дня — накладно. Это и гостиницы, и питание.

Хочется же ему больше привезти. Мы даже когда-то себе не можем позволить, а ему стараемся привезти. Как говорят, сделать “маленький рай” в тюрьме.

И она через 15 минут мне вынесла разрешение. Мы вышли из суда, а невестка говорит — Мама, просите еще в Лефортово. У вас так хорошо получается.

А я отвечаю — Дочка, это не получается. Я действительно так хотела его увидеть, так искренне просила всей душой, что человек это почувствовал.

О последней встрече

Последний раз мне было очень трудно с ним прощаться. Я впала в депрессию.

Он попросил — Мама, не приезжай больше, потому что мне очень трудно.

Я помню, как мы в коридоре обнимали друг друга. Мне было жалко от него отходить, и ему не хотелось меня отпускать.

Он постоянно в последних письмах писал, насколько без нас трудно, как он скучает и ему хочется быть с нами.

Даже когда консул приезжал последний раз, спрашивал, может, ему продуктов привезти. Он сказал — Ничего не надо, я уже хочу домой.

Я очень тяжело переживала, что сына во время последнего обмена не вернули домой. Если его не вернут в следующий раз, я не переживу.

Но уже когда начались разговоры о следующем обмене, у меня была такая радость. Я чувствую, что он будет и очень скоро.

О слежке

Когда его наказывали, то закрывали в узенькую камеру. Только тумбочка, кровать и туалет. Он умудрялся цепляться за тумбочку и кровать и отжиматься. И они об этом знали, потому что все на камеру записывали. Там все прослушивают, просматривают.

Когда мы были на свидании, я попросила его написать о пытках. Он писал письмо, а я заметила, что окно в комнате не закрывалось. Что-то оттуда торчало. Понятно, что если бы я это сорвала, они бы сразу пришли.

Я понимала, что за нами следят. Даже переодеваться ходила в баню, потому что нас все видят.

Это письмо отобрали. Просто остановили, залезли в рюкзак и именно в тот отдел, где лежала папка с документами. То есть они точно знали, куда я письмо положила.

О пытках

О пытках рассказывал. Но, можно сказать, я вытаскивала из него это.

Я увидела шрам у него на голове. Когда спросила, он сказал — Да так, маленько покоцали. Но все зажило.

Он писал нам год, что болело все тело. Писал, что это от кровати, но это было от пыток.

Страшнее всего, когда имитировали расстрел. Часов пять везли за Москву.

Он рассказывал — Когда уже прощался с этим миром, очень больно было, что я вас не увижу, не увижу, как вырастет сын. Мне не было страшно. Я им сказал, чтобы делали, что задумали. На колени становиться не буду и просить, чтобы оставили в живых, тоже не буду.

Они не ожидали, что он такой стойкий. Когда били, он терпел. Достойно переносил это все. Как бы то ни было, он мобилизовал свои силы и держался. Тогда он и начал тренировать свое тело.

Еще рассказывал, как два опера ему мешок на голову одели и били. Не знаю, чем били, он подробности мне не говорил. Но били с ног до головы.

Читайте: Били током и не давали спать: Карпюк о пытках в изоляторе РФ

Когда я спросила, больно ли, он сказал — Сначала очень больно, потом я уже ничего не чувствовал.

Об условиях

Сколько он в колонии сидит с 2016 года, у него не было ни радио, ни телевизора.

Когда мы были на свидании, у нас был маленький плазменный телевизор. И вот я ночью просыпаюсь, а он сидит и смотрит.

Я говорю — Сыночек, ложись спать. А он отвечает — Мама, поспать я и там смогу, а вот посмотреть телевизор для меня уже как с другой планеты.

В магазин его ведут последнего за его статью — шпион. И он говорит — Прихожу, почти ничего нет, молочки нет.

Им раньше можно было 8 тыс. рублей использовать в месяц. А поскольку сейчас он в колонии сидит, там определенные ограничения — ему разрешается только 5 тыс. рублей. Это очень мало, конечно. Но он умудрялся даже сала несколько килограм взять, когда попадалось, чтобы выживать.

О еде

Кормят плохо — все хуже и хуже. Особенно он это почувствовал после 2015 года, когда в России начался кризис. В 2016 перед этапом очень плохо кормили, но в колонии еще хуже.

Он даже как-то умудрился мне котлету рыбную принести. Знаете, что я вам скажу? Я, возможно, ела пищу несвежую и плохо приготовленную. Но такое впечатление, что котлета была из кишок, с той горькой черной плевы сделана.

Об отношениях с сыном

Он очень не любит, когда я его жалею в письмах. Он постоянно говорит — Мама, не надо этих соплей. Ты меня извини, но не пиши об этом.

А мне хочется свои чувства к нему высказать. Но у него сердце разрывается, и я понимаю, по какой причине.

Больше смотрите в видеоинтервью: